Маяковский Владимир Владимирович, поэт и художник, Россия, Москва

МАЯКОВСКИЙ—ХУДОЖНИК

        Партийная работа, аресты, тюрьма, тяжелое материальное положе­ние не давали Маяковскому возможности систематически учиться и только после последнего ареста, после одиннадцатимесячного сиденья в Бутырках, выпущенный на свободу под надзор полиции и под родитель­скую ответственность, он решил поступить в какое-нибудь учебное заве­дение, научиться какому-нибудь ремеслу. Единственное училище, куда ему удалось поступить, было Училище живописи, ваяния и зодчества.

       Маяковский рисовал с малых лет. Когда после смерти отца семья Маяковских переехала в Москву, Маяковский использовал свои рисо­вальные способности, чтобы материально поддерживать мать и сестер. В своей автобиографии он вспоминает: «денег в семье нет. Пришлось выжигать и рисовать. Особенно запомнились пасхальные яйца — круглые, вертятся и скрипят, как двери. Яйца продавал в кустарный магазин на Неглинной. Штука 10—15 коп. С тех пор бесконечно ненавижу Бем’ов, русский стиль и кустарщину».

        Маяковский стал учиться живописи. Первое время он добросовестно копировал головы, торсы и натюрморты, но инстинктом, по его выра­жению, «ревинстинктоль», поглядывал в сторону дерзких новаторов — Ларионова, Машкова. Окончательно вывел Маяковского из училищной рутины Давид Бурлюк. Маяковский вспоминает об этом так: «В учи­лище появился Бурлюк. Вид наглый. Лорнет. Сюртук. Ходит напевая. Я стал задирать. Почти задрались. Благородное собрание. Концерты. Рахманинов. Остров мертвых. Бежал от невыносимой мелодизированной скуки. Через минуту и Бурлюк. Расхохотались. Расхохотались друг в друга. Вышли вместе шляться.

        Разговор. От скуки рахманиновской перешли на училищную. От училищной — на всю классическую скуку. У Давида — гнев обогнавшего современников мастера. У меня — пафос социалиста, знающего неизбеж­ность крушения старого. Родился российский футуризм».

        В группу футуристов, в которую вошел Маяковский, входили худож­ники-новаторы: Ларионов, Гончарова, Кульбин, Бурлюк, Розанова и др., и вполне вероятно, что к этим художникам прибавился бы еще один художник-новатор — Владимир Маяковский, если, бы не обнаружилось одно неожиданное обстоятельство. Об этом обстоятельстве Маяковский рассказывает так: «днем у меня вышло стихотворение, вернее — куски. Плохие. Нигде не напечатанные. Ночь. Сретенский бульвар. Читаю стихи Бурлюку. Прибавляю: это один мой знакомый. Давид остановился, осмотрел меня, рявкнул: «Да это ж Вы сами написали, да Вы ж гениаль­ный поэт». Применение ко мне такого грандиозного и незаслуженного эпитета обрадовало меня. Я весь ушел в стихи. В этот вечер совершенно неожиданно я стал поэтом».

        С этой ночи Маяковский перестал учиться на живописца, но худож­нических навыков не бросал. Во-первых, потому, что ему нравилось рисо­вать, и рисовал он хорошо, а во-вторых, потому, что это был его един­ственный заработок. Футуристические стихи, естественно, денег не да­вали. Он любил рисовать портреты, рисовал их быстро пером, каранда­шом, окурком. Рисовал всех своих знакомых, просто так, из любви к искусству, а для заработка рисовал карикатуры в юмористических жур­налах. Во время войны изготовлял военные лубки с собственными стихо­творными подписями.

        После революции Маяковский стал рисовать обложки, плакаты, театральные костюмы и декорации для своих книг и пьес. Он сделал обложку к сборнику футуристов «Ржаное слово», к первому изданию «Мистерии Буфф». Сделал плакаты и эскизы костюмов к первой поста­новке «Мистерии Буфф» и плакаты к кинокартинам «Закованная фильмой» и «Не для денег родившийся», поставленные по его сценариям и с его участием.

        Все эти живописные работы были как бы иллюстративным допол­нением к его поэтическому творчеству, но, конечно, во многом уступают в мастерстве и в новаторстве. Но, во всяком случае, в них не было ни капли академизма, и их можно было отличить среди сотни других.

        Работа в РОСТА сыграла огромную роль во всем творчестве Мая­ковского, и для его живописной работы она сыграла роль не меньшую. Из футуриста он превратился в агитработника, переменилась установка, переменились приемы.

        Маяковский назвал сборник своих ростовских работ «Грозный смех». Название, удачно выражающее своеобразный характер ростовских «Окон сатиры». Это был смех, но не веселый смех и даже не смех сатири­ческий, а смех с угрозой. Мишенью этого грозного смеха были Врангель, белогвардейцы, белополяки, лодыри и им подобные враги советской власти. Над ними мало было посмеяться. Надо было поднять «ярость масс» на борьбу с ними. Вот это-то соединение сатирического смеха и рево­люционного воззвания и создало своеобразие «Окон сатиры РОСТА». Со стороны поэтической, со стороны текстовой, Маяковскому нетрудно было найти соответствующий тон и форму. «Грозный смех» был органиче­ским свойством его поэтического таланта. Оставалось найти соответствую­щий стиль и прием для плаката.

        Рассматривая теперь, через 10 лет, тогдашние плакаты «Окон са­тиры» видишь, что плакаты таких опытных художников, как Черемных, Малютин, совершеннее плакатов Маяковского с точки зрения графиче­ского и живописного мастерства. Но вместе с этим они менее плакатны, менее выразительны. В них больше от журнала, чем от улицы. Плакаты Маяковского замечательны своей примитивностью, лаконичностью, от­сутствием лишних подробностей и деталей. Это почти идеограммы, поня­тия, выраженные не словами, а рисунками. Любопытно, что в ходе работы Маяковский, действительно, выработал в себе нечто, вроде идеографиче­ского словаря. Так, напр., огромное количество плакатов включало в себя фразу «что же делать?» И дальше шел ответ. Вот этот-то вопрос — что же делать — идеографически изображался Маяковским всегда одним и тем же рисунком: голова рабочего в профиль смотрит на большой вопроситель­ный знак.

        «Окна сатиры РОСТА» сыграли огромную не только агитационную, но и художественно-политическую роль. Эти сатирические плакаты поста­вили вопрос об участии художников в политической жизни страны. Стало ясно, что участвовать в пролетарской революции, — не значит сюжетно ею вдохновляться, а это значит реально своей работой помогать ей бо­роться с врагами и строить социализм.

        «Окна сатиры» раскололи художественный мирок на две резко про­тивоположные группы: «чистовиков» и «производственников». Чисто­вики были те художники, которые, пытались протащить в революцию старые индивидуалистические художнические навыки, наскоро приспо­собить тематику своих станковых картин к революционным событиям. Производственниками были те, которые, забросив свои холсты и палитры, взялись за плакаты, за вывески, за госрекламу и не в ателье, а на улице развешивали свои произведения. К этому призывал Маяковский в своем стихотворении «Приказ по армии искусств».

Довольно грошевых истин!

Из сердца старое вытри!

Улицы наши — кисти,

Площади наши — палитры.

    Как ни странно, но нашлись люди, которые относились подозрительно и недоброжелательно к производственной живописи Маяковского, особенно, когда он стал усиленно работать на моссельпромовскую рекламу. Эти люди упустили из виду, что реклама госторговли в то время была делом политичес­ким, а не коммерческим. Реклама Моссельпрома и реклама частного торгов­ца — вещи несоизмеримые. Знаменитые строчки Маяковского «Нигде кроме, как в Моссельпроме», ставшие чуть ли не советской пословицей, перефра­зированной на тысячу ладов, создали известность Моссельпрому не только в России, но и на Западе.

     Странно недооценивать политическое значение этого обстоятельства. Моссельпромовские рекламы Маяковского интересны как стилевое зна­чение стиха и плаката. Дело в том, что большинство плакатов Моссель- прома, сделанные художниками Родченко, Лавинским и Левиным, сде­ланы были по эскизам Маяковского. Этот эскиз компоновался одновре­менно с текстом, совпадая с ним тематической и стилевой установкой. В дальнейшем Маяковский таким же методом осуществил ряд плакатов на производственные, профсоюзные, санитарные и прочие темы.

             К чистой живописи Маяковский уже никогда больше не возвращался.

      Путь Маяковского-художника тот же, что и путь его как поэта. Неуклонная борьба с академизмом, эстетическим трафаретом, с буржуаз­ной красивостью, за искусство активное, за искусство агитационное, за искусство пролетарской классовой борьбы. И сейчас, когда ликвиди­руются последние остатки буржуазной эстетической теории и практики, работа Маяковского приобретает особое значение своим принципиальным радикализмом и политической заостренностью.

 О. М. Брик